Неточные совпадения
Перед отъездом Вронского
на выборы, обдумав то, что те
сцены, которые повторялись между ними при каждом его отъезде, могут только охладить, а не привязать его, Анна решилась сделать над собой все возможные усилия, чтобы спокойно переносить разлуку с ним. Но тот холодный, строгий взгляд, которым он посмотрел
на нее, когда
пришел объявить о своем отъезде, оскорбил ее, и еще он не уехал, как спокойствие ее уже было разрушено.
Самгин смотрел, как сквозь темноту
на террасе падают светлые капли дождя, и вспоминал роман Мопассана «Наше сердце», —
сцену, когда мадам де Бюрн великодушно
пришла ночью в комнату Мариоля.
Ревнивец чрезвычайно скоро (разумеется, после страшной
сцены вначале) может и способен простить, например, уже доказанную почти измену, уже виденные им самим объятия и поцелуи, если бы, например, он в то же время мог как-нибудь увериться, что это было «в последний раз» и что соперник его с этого часа уже исчезнет, уедет
на край земли, или что сам он увезет ее куда-нибудь в такое место, куда уж больше не
придет этот страшный соперник.
Странно, что до самой последней
сцены, описанной нами у Катерины Ивановны, когда
пришел к ней от Мити Алеша, он, Иван, не слыхал от нее ни разу во весь месяц сомнений в виновности Мити, несмотря
на все ее «возвраты» к нему, которые он так ненавидел.
Если бы все было как
на сцене, в балете, где нищие, когда они появляются,
приходят в шелковых лохмотьях и рваных кружевах и просят милостыню, грациозно танцуя, ну тогда еще можно любоваться ими.
Часто, выбившись из сил,
приходил он отдыхать к нам; лежа
на полу с двухлетним ребенком, он играл с ним целые часы. Пока мы были втроем, дело шло как нельзя лучше, но при звуке колокольчика судорожная гримаса пробегала по лицу его, и он беспокойно оглядывался и искал шляпу; потом оставался, по славянской слабости. Тут одно слово, замечание, сказанное не по нем, приводило к самым оригинальным
сценам и спорам…
Купаться в бассейн Сандуновских бань
приходили артисты лучших театров, и между ними почти столетний актер, которого принял в знак почтения к его летам Корш. Это Иван Алексеевич Григоровский, служивший
на сцене то в Москве, то в провинции и теперь игравший злодеев в старых пьесах, которые он знал наизусть и играл их еще в сороковых годах.
— Да ведь он же режиссер. Ну,
пришлют ему пьесу для постановки в театре, а он сейчас же за мной.
Прихожу к нему тайком в кабинет. Двери позатворяет, слышу — в гостиной знакомые голоса, товарищи по
сцене там, а я, как краденый. Двери кабинета
на ключ. Подает пьесу — только что с почты — и говорит...
Устенька не без ловкости перевела разговор
на другую тему, потому что Стабровскому, видимо, было неприятно говорить о Галактионе. Ему показалось в свою очередь, что девушка чего-то не договаривает. Это еще был первый случай недомолвки. Стабровский продумал всю
сцену и
пришел к заключению, что Устенька
пришла специально для этого вопроса. Что же, это ее дело. Когда девушка уходила, Стабровский с особенной нежностью простился с ней и два раз поцеловал ее в голову.
Декорация первого акта. Нет ни занавесей
на окнах, ни картин, осталось немного мебели, которая сложена в один угол, точно для продажи. Чувствуется пустота. Около выходной двери и в глубине
сцены сложены чемоданы, дорожные узлы и т. п. Налево дверь открыта, оттуда слышны голоса Вари и Ани. Лопахин стоит, ждет. Я ш а держит поднос со стаканчиками, налитыми шампанским. В передней Епиходов увязывает ящик. За
сценой в глубине гул. Это
пришли прощаться мужики. Голос Гаева: «Спасибо, братцы, спасибо вам».
Результатом этой
сцены было то, что враги очутились
на суде у Карачунского. Родион Потапыч не бывал в господском доме с того времени, как поселилась в нем Феня, а теперь
пришел, потому что давно уже про себя похоронил любимую дочь.
Пришел постоянный гость, любовник Соньки Руль, который
приходил почти ежедневно и целыми часами сидел около своей возлюбленной, глядел
на нее томными восточными глазами, вздыхал, млел и делал ей
сцены за то, что она живет в публичном доме, что грешит против субботы, что ест трефное мясо и что отбилась от семьи и великой еврейской церкви.
Пришла мне мысль — сыграть нам театр, хороший, настоящий, и мой взгляд по сему предмету таков, чтобы взять для представления что-нибудь из Шекспира; так как сего великого писателя хотя и играют
на сцене, но актеры, по их крайнему необразованию, исполняют его весьма плохо.
На селе, однако ж, ее вечерние похождения были уже всем известны. При встречах с нею молодые парни двумысленно перемигивались, пожилые люди шутили. Бабы заранее ее ненавидели, как будущую сельскую «сахарницу», которая способна отуманить головы мужиков. Волостной писарь однажды прямо спросил:"В какое время, барышня, вы можете меня принять?" — а присутствовавший при этой
сцене Дрозд прибавил:"Чего спрашиваешь?
приходи, когда вздумается, — и вся недолга!"
Невдолге после описанных мною
сцен Калиновичу принесли с почты объявление о страховом письме и о посылке
на его имя. Всегда спокойный и ровный во всех своих поступках, он
пришел на этот раз в сильное волнение: тотчас же пошел скорыми шагами
на почту и начал что есть силы звонить в колокольчик. Почтмейстер отворил, по обыкновению, двери сам; но, увидев молодого смотрителя, очень сухо спросил своим мрачным голосом...
Михайлов остановился
на минуту в нерешительности и, кажется, последовал бы совету Игнатьева, ежели бы не вспомнилась ему
сцена, которую он на-днях видел
на перевязочном пункте: офицер с маленькой царапиной
на руке
пришел перевязываться, и доктора улыбались, глядя
на него и даже один — с бакенбардами — сказал ему, что он никак не умрет от этой раны, и что вилкой можно больней уколоться.
— За это ничего!.. Это каламбур, а каламбуры великий князь сам отличные говорит… Каратыгин Петр [Каратыгин Петр Андреевич (1805—1879) — актер и водевилист.] не то еще сказал даже государю… Раз Николай Павлович и Михаил Павлович
пришли в театре
на сцену… Великий князь что-то такое сострил. Тогда государь обращается к Каратыгину и говорит: «Брат у тебя хлеб отбивает!» — «Ничего, ваше величество, — ответил Каратыгин, — лишь бы только мне соль оставил!»
— Он запер дверь. Произошла
сцена, которую я постараюсь забыть. Я не испугалась, но была так зла, что сама могла бы убить его, если бы у меня было оружие. Он обхватил меня и, кажется, пытался поцеловать. Когда я вырвалась и подбежала к окну, я увидела, как могу избавиться от него. Под окном проходила лестница, и я спрыгнула
на площадку. Как хорошо, что вы тоже
пришли туда!
Бывало, при какой-нибудь уже слишком унизительной
сцене: лавочник ли
придет и станет кричать
на весь двор, что ему уж надоело таскаться за своими же деньгами, собственные ли люди примутся в глаза бранить своих господ, что вы, мол, за князья, коли сами с голоду в кулак свищете, — Ирина даже бровью не пошевельнет и сидит неподвижно, со злою улыбкою
на сумрачном лице; а родителям ее одна эта улыбка горше всяких упреков, и чувствуют они себя виноватыми, без вины виноватыми перед этим существом, которому как будто с самого рождения дано было право
на богатство,
на роскошь,
на поклонение.
Изгнанный из театра перед уходом
на донские гирла, где отец и братья его были рыбаками, Семилетов
пришел к Анне Николаевне, бросился в ноги и стал просить прощенья.
На эту
сцену случайно вошел Григорьев, произошло объяснение, закончившееся тем, что Григорьев простил его. Ваня поклялся, что никогда в жизни ни капли хмельного не выпьет. И сдержал свое слово: пока жив был Григорий Иванович, он служил у него в театре.
За это время она стала известна и сама как драматург: восемь пьес ее шли
на сцене. К ней
приходили люди нуждавшиеся, и никому, пока у нее были средства, отказа не было. В ее гостиной устраивались вечера в пользу политических ссыльных, она много помогала учащейся молодежи.
— С трепетом сердца я
пришел в театр, но первое появление
на сцене грациозной в своей простоте девушки очаровало зал, встретивший ее восторженными аплодисментами… Успех был огромный.
На другой день все газеты были сплошной похвалой молодой артистке. Положение ее в труппе сразу упрочилось… А там что ни новая роль, то новый успех.
Дудукин. А, понимаю, понимаю. Восторгался, в экстаз
приходил. Да ведь уж и игра! Ну, вот скажи, Петя: вот ты сам был
на сцене. В
сцене с тобой, например?
Негина. Мартын Прокофьич, сделайте одолжение, поищите Петра Егорыча; скажите ему, чтобы он ко мне
на сцену пришел.
Долгов в каждый момент своей жизни был увлечен чем-нибудь возвышенным: видел ли он, как это было с ним в молодости, искусную танцовщицу
на сцене, — он всюду кричал, что это не женщина, а оживленная статуя греческая; прочитывал ли какую-нибудь книгу, пришедшуюся ему по вкусу, — он дни и ночи бредил ею и даже прибавлял к ней свое, чего там вовсе и не было; захватывал ли во Франции власть Людовик-Наполеон, — Долгов
приходил в отчаяние и говорил, что это узурпатор, интригант; решался ли у нас крестьянский вопрос, — Долгов ожидал обновления всей русской жизни.
С такого рода намерением он соскочил с балкона, пробрался садом
на крыльцо и вошел в лакейскую; но тут мысли его
пришли несколько в порядок, и он остановился: вся
сцена между хозяйкой и Мановским показалась ему гадка.
Я не мог выносить дальше этой
сцены и вышел скорее
на свежий воздух; моя голова начинала тихо кружиться, и нужно было выпить несколько глотков холодной воды, чтобы
прийти в себя.
Павел, подглядывавший потихоньку всю эту
сцену, хотел было, при начале лечения Масурова, выйти и остановить его; но увидя, что жена
пришла в чувство, он только перекрестился, но войти не решился и снова сел
на прежнее место.
Я
пришел в ужас, когда появилась
на сцену Софонисба: маленького роста, черненькая, худенькая, одетая в нелепый костюм, очень плохо прилаженный к ее росту…
Но зато как проникновенно они говорили о «святом искусстве» и о
сцене! Помню один светлый, зеленый июньский день. У нас еще не начиналась репетиция.
На сцене было темновато и прохладно. Из больших актеров
пришли раньше всех Лара-Ларский и его театральная жена — Медведева. Несколько барышень и реалистов сидят в партере. Лара-Ларский ходит взад и вперед по
сцене. Лицо его озабочено. Очевидно, он обдумывает какой-то новый глубокий тип. Вдруг жена обращается к нему...
Вы
придете в удивление, если привыкли считать русский народ только плутоватым, а в прочем — слабым и апатичным: южные страсти встречаете вы
на каждом шагу, кровавые
сцены из-за любви и ревности, отравления, зарезыванья, зажигательства, примеры мщения, самого зверского, — попадаются вам беспрестанно в этих известиях [; а известно, любят ли у нас все делать известным и как много, вследствие того, доходит до публики из того, что делается]…
Тут и горе, и бедность, и лохмотья, и голод являются
на сцену, тут и песни о том, что
пришло время антихристово, потому что
Пустейший из пустозвонов, г. Надимов, смело кричал со
сцены Александрийского театра: «Крикнем
на всю Русь, что
пришла пора вырвать зло с корнями!» — и публика
приходила в неистовый восторг и рукоплескала г. Надимову, как будто бы он в самом деле принялся вырывать зло м корнями…
Со
сцены видели и графа и его брата — оба один
на другого похожи. За кулисы
пришли — даже отличить трудно. Только наш тихий-претихий, будто сдобрившись. Это у него всегда бывало перед самою большою лютостию.
Гимназия, в которой было так трудно учиться, несмотря
на все старания; товарищи, преследовавшие его и неизвестно по какой причине называвшие его крайне обидным названием — «селедкою»; невыдержанный экзамен из русского языка; тяжелая, унизительная
сцена, когда он, выключенный из гимназии,
пришел домой весь в слезах.
Прежде всего забудь о твоих любимых волосатых, рогатых и крылатах чертях, которые дышат огнем, превращают в золото глиняные осколки, а старцев — в обольстительных юношей и, сделав все это и наболтав много пустяков, мгновенно проваливаются сквозь
сцену, — и запомни: когда мы хотим
прийти на твою землю, мы должны вочеловечиться.
Я не хочу ехать к Магнусу, Я слишком много думаю о нем и о его Мадонне из мяса и костей. Я
пришел сюда, чтобы весело лгать и играть, и Мне вовсе не нравится быть тем бездарным актериком, что горько плачет за кулисами, а
на сцену выходит с сухими глазами. И просто Мне некогда разъезжать по пустырям и ловить там бабочек, как мальчику с сеткой!
После
сцены с Радзивилом по поводу отказа его отправить письмо в Константинополь она
пришла в отчаяние и несколько дней провела в постели, упрекая Радзивила и жалуясь
на него окружающим.
Кто бы ни была девушка, выпущенная Радзивилом
на политическую
сцену, но, рассматривая все ее действия, читая переписку ее и показания, данные фельдмаршалу князю Голицыну в Петропавловской крепости, невольно
приходишь к заключению, что не сама она вздумала сделаться самозванкой, но была вовлечена в обман и сама отчасти верила в загадочное свое происхождение.
Елизавета Петровна, любившая театральные представления, в то время даваемые в сухопутном кадетском корпусе, однажды приехала туда нечаянно и,
придя в театр, увидала
на сцене спящего молодого человека, бывшего уже
на выпуске.
Хижина, в которую вводят Лира, оказывается тою самой, в которую вошел Эдгар, переодетый в сумасшедшего, то есть голый. Эдгар выходит из хижины, и, хотя все знают его, никто не узнает его, так же как не узнают Кента, и Эдгар, Лир и шут начинают говорить бессмысленные речи, продолжающиеся с перерывами
на шести страницах. В середине этой
сцены приходит Глостер и тоже не узнает ни Кента, ни своего сына Эдгара и рассказывает им о том, как его сын Эдгар хотел убить его.
—
На сцене не все ярко и прекрасно. О,
на сцене куда больше колючих терний, чем
на ином пути… И ради развлечения сюда
приходить не стой, да и нельзя. В алтарь не вступают со смехом. Где великое служение искусству, там жертвоприношение и только. Да.
— Я могу только в том случае примириться с печальным фактом, простить вас и продолжать заниматься с вами, если по прошествии получаса вы
придете сказать мне, что никогда никто из вас, вплоть до выпуска, до будущей весны, не выступит ни
на одной
сцене, кроме здешней, школьной. Итак, жду в продолжение получаса там, наверху.
— Господи! — шепчу я. — Отче Николае Чудотворче, умоли за меня, грешницу, Творца нашего, да поможет Он мне! Не для радостей, не для удовольствия
пришла я
на сцену, а чтобы мальчика, ребенка моего, поднять
на ноги, работать наравне с мужем и
на свой труд воспитывать сына и, если еще возможно, создать себе хотя маленькое имя
на поприще искусства, которое я обожаю… Ты видишь все. Сделай же, чтобы люди поняли и оценили меня…
— Господа, Владимир Николаевич
пришел. Ступайте вниз
на сцену, — просовывая голову в музыкальную, произносит Виктория Владимировна.
— Видите, что я, — отвечал с сердцем кабинет-секретарь, бросился к дяде, вырвал фонарь из рук, дунул — в одно мгновение исчез алмазный феин дворец и стерлись все лица со
сцены. — Еще хотите ли слышать? Это я, дядюшка! Но зачем, — продолжал он ему
на ухо, —
приходите вы, с вашим бестолковым подозрением, портить лучшее мое дело?
Я же, нисколько не оробев, раскрыл свои объятия и рявкнул голосом Леонидова из Александринского театра сицевое: «Собрат,
приди ко мне
на грудь!»
Сцена эта подействовала.
— Что это, Иван Владимирович, какие вы мне роли
присылаете? Я вам не пешка. Не приму эту роль. В ней ни одного выигрышного места! — влетела
на сцену Щепетович.
Публика для внимательного наблюдателя разделялась
на две категории: одна
пришла вынести из театра купленное ею эстетическое наслаждение, и по напряженному вниманию, отражавшемуся в ее глазах, устремленных
на сцену, видно было, что она возвращала уплаченные ею в кассе трудовые деньги, другая категория приехала в театр, отдавая долг светским обязанностям, себя показать и людей посмотреть; для них театр — место сборища, то же, что бал, гулянье и даже церковная служба — они везде являются в полном сборе, чтобы скучать, лицезрея друг друга.
Пришли музыканты, прогнали девчат. Зазвенели звонки. Отдернулся занавес. Длинный стол под красной скатертью, большой графин с сверкающей под лампочкою водой. Как раз над графином — продолговатое, ясноглазое лицо Гриши Камышова, секретаря комсомольского комитета. Он встал, объявил собрание открытым, предложил избрать президиум. Избранные рабочие, работницы и пионеры заняли места
на сцене.